Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник]
— Воздух придержи, — посоветовал Ватузин. — Раза три, сколько можешь, подержи — само пройдет. Дело проверенное.
Шохин надул щеки, но по тому, как безмолвно вздрагивала грудь, было понятно, что икота овладела им основательно.
— Не проходит, — тихо сказал он.
— Ничего, ничего, все пройдет, — жена снисходительно улыбнулась. — Если б все остальное так же легко, как икота, проходило, ты б давно дома на своем диванчике валялся.
Через час икота усилилась. Она стала глубже, исходила откуда-то из недр грудной клетки. Казалось, что сотрясается вся диафрагма.
— Больно-то как! — в беспокойстве простонал он. Впадины закрытых глаз увлажнились. И по тому, что ее муж, тот самый железобетонный, от которого она прежде не слышала слабодушных жалоб, плакал от боли, она поняла, что изношенный его организм на пределе.
— Ничего, Мишенька, это, должно быть, бывает. Бывает, должно быть. Ты полежи, я сейчас.
Когда она вышла в пустой коридор, настенные часы как раз отстучали девять, из далекого холла доносился звук работающего телевизора, и только на посту возле включенной настольной лампы разговаривала по телефону подменившая кого-то Воронцова.
— А теперь скажи «баба», — ласково требовала она. — Ну, как мой сюсик свою бабу любит? Вот умничка. Теперь ложись спать, а завтра бабушка тебе что-то принесет. Жгутик резиновый принесет. И бинтик? Ты тоже хочешь быть, как баба, медсестрой? Ладно: и бинтик, и ватку, и все-все-все принесу, — она с улыбкой обернулась на поспешные шаги, но даже вид Шохиной не отвратил ее от желания поделиться радостным удивлением. — Это ж надо! Сорок лет — и уже двоюродная бабка. Во времена пошли!
Спохватишись, строго спросила:
— Что у вас? А то там ребенок на холодном полу.
— Таисия Павловна! Он икает!
— Я тоже, когда объемся, икаю, — сыронизировала Воронцова и, давая понять, что разговор окончен, подняла трубку.
— Он уже с час икает.
— Есть надо, что и все, — внушительно развернувшись на стуле, подсказала Таисия. — Что и все. Понятно? Не деликатесы из дому таскать да сервелаты всякие, от которых потом запоры.
«Надо было ей все-таки ту палку сервелата уступить», — Ирина Борисовна вспомнила жадные глаза медсестры два дня назад.
— Что вы говорите?
— По большому-то, говорю, давно ходил?
— Дня два.
— Понятно, — Таисия с превосходством вздохнула. — Газы скопились. Вот и икает.
Она окончательно потеряла интерес к собеседнице:
— Алло! Катюха, ты? Ну что, спать понесли? А ножки помыли? Ты представляешь, такая засранка: хочу, говорит, быть, как баба. Ты подумай…
— Да, но, — назойливая Шохина не уходила, — что теперь делать? Ему же больно.
— Катя, я перезвоню. Да тут одна достала, — она положила трубку, тяжело посмотрела перед собой. — Что делать, говоришь? Клизму ставить.
— Как? То есть я когда-то…
— Как?! — эффектно изумилась медсестра. — Могла бы и научиться, если уж в сиделках. Такое учение, оно, промежду прочим, дорогого стоит. А ты вон все с наскока хочешь.
— Х-хорошо, — Ирина Борисовна сглотнула. — Сделайте, я отблагодарю.
Из разговоров больных она знала, сколько по негласно существующим расценкам стоит поставить клизму.
— Отблагодарит она! — передразнила Таисия. — Принцесса какая. Все так и норовишь унизить.
— Простите, — растерялась Шохина. — Вы не так поняли.
— Так, все так! — уверила ее медсестра. — Я тебя с самого начала раскусила. Ладно, чего выстаивать-то? Пошли, помогу. А то простыней на вас не напасешься. Ишь, всполошная какая. Икает он, видите ли. Щас всех профессоров соберем.
— Ну, хорошо, не надо профессоров. Но, пожалуйста, пойдемте.
Через двадцать минут, забрав скомканную белую тряпку, Воронцова покинула палату.
— Вот видишь, как хорошо, — Ирина Борисовна в последний раз перевернула мужа, разглаживая под ним свежую простынку.
— И очень славненько мы прослабились. Теперь газы вышли, икота сама от нас и ушла. И Мишеньке сразу стало легче. Он уснет, а завтра я ему его любимый «Спортик» почитаю.
— Эх, — Ватузин, подражая Шохину, манеры которого незаметно для себя за эти дни усвоил, по-гусарски рубанул воздух, — теперь он мог себе такое позволить, — мне б лет пятнадцать сбросить, отбил бы. Такую бабу и не отбить!
— Лет пятнадцать назад я б тебе, пожалуй, отбил, — Михаил Александрович, расслабленный от наступившего облегчения, шутливо потряс кулаком. — Да и щас еще не советую. А то вот маленько оклемаюсь… — Он зычно, будто молотом ударили о глухую стену, икнул. Тут же еще.
— О Господи! — Ирина Борисовна вцепилась в спинку кровати. — Я же дура!
Икота глубокими двойными ударами сотрясала все тело.
— Послушайте! — Она выбежала из палаты, едва не сбив проходившую Воронцову. — Но он опять икает!
— Икает — значит, надо, — Таисия торопилась на уколы в недавно обновленную Ставку.
Шохина встала перед ней.
— Вызовите невропатолога! — громко потребовала она. — У него явно что-то с головой.
— Это у тебя что-то с головой! — взъярилась медсестра. — Ты что, врач? Болтаешься здесь под ногами. Работать мешаешь. Думаешь, ежли блатная, так все и здрасте. Еще раз сунешься, выгоню из отделения. И так непонятно, как пробралась. А ну, отойди!
Неожиданно ее развернуло.
— Не сметь! — Таисия испугалась. В этой жесткой, со злой силой сжавшей ее плечо женщине не было ничего от занудливой, вечно что-то канючащей Шохиной. — Вы не шутите этим! — требовательно повторила та. — Я пока молчу, что из-за вашего головотяпства… Не перебивать! Муж чуть не умер. Я пока о многом не говорю. Но если вдруг что-то случится, если, не дай бог, с ним хоть что-то!.. — она перевела дыхание. — Короче, или вы немедленно вызываете невропатолога, или я в этой вашей забегаловке всех на ноги подниму!
«Поднимет, — поняла Таисия. — Поднимет, а Илюшка уволит. Давно копает».
— Ладно, — она рывком высвободила зудившее плечо, — позвоню Татьяничевой. Всех уж довела, — Шохина, будто конвоируя, шла чуть сзади. — Занудина какая! Из-за нее людей еще по ночам тревожь.
— Звоните заведующему, — приказала Шохина.
— А еще чего хошь? В Москве он.
— Как в Москве?! Он же ничего не говорил.
— Во-во! — набирая номер, прошипела Воронцова. — Докатились. Только палец дай. Врачи перед ними отчитываться должны. Других дел у заведующего нет, как с утра до ночи в вонище этой сидеть. Уж и не съезди никуда. Привыкли под себя грести… Алле? Извините, что поздно, но тут опять эта Шохина скандальничает… Да ничего не случилось. Икать, видите ли, ее муженек принялся. Объелся, видать, чего-то, а эта вон грозит всех уволить.
— Отдайте! — Ирина Борисовна выдрала трубку. — Товарищ Татьяничева! Нет. Да послушайте же, наконец! У него уже с два часа глубокая икота. Это явно связано с ударом. Ну, конечно. Нужен невропатолог. Она как раз дежурит, я видела. Да вы поймите, у него сердце. А эта икота… Ему ж больно! Неужели надо, чтоб опять повторилось?.. Хорошо. Да, завтра я к вам зайду.
— Возьмите, — она ткнула трубкой в насупившуюся Таисию.
— Ладно, вызову, — буркнула, выслушав, медсестра. — Да все я поняла!
Она бросила трубку и подхватила тазик с накрытыми шприцами.
— Вам же сказали вызвать невропатолога.
— Закончу с уколами, вызову! — Таисия прошла мимо. — Не один твой здесь. Другие больные, они тоже для нас, промежду прочим, люди. Ишь, цаца какая!
— Везет мне на вас, — невропатолог, завидев дежурившую у палаты Шохину, усмехнулась. — Что опять случилось невообразимого?
— Понимаете, икает.
— Как не понять? Жуткая история: икает. Я гляжу, дай вам волю, вы б всех врачей у постели вашего мужа собрали. Совесть бы поиметь надо. Меня ведь прямо от тяжелого сорвали.
Она умолкла, прислушиваясь: из распахнутой двери палаты доносился гулкий двойной набат, еще, еще.
— Пятый час квохчет, — один из больных при виде врача приподнялся на локти. — Сколько ж можно мужику мучиться? Да и мы тут… Хоть укольчик сделайте.
— Сделаем, сделаем, — невропатолог задумчиво смотрела на заходящегося в надсадной, выворачивающей икоте старика.
Не в силах видеть происходящее, Ирина Борисовна выбежала в коридор. Спустя десять минут вышла и невропатолог. Была она непривычно тиха и медлительна в движениях.
— Что? Доктор, что?
— А что вы хотите? — женщина досадливо отодвинулась от напирающей Шохиной. — Это инсульт. Возможно, задет ствол. Тут, знаете, гладко не бывает.
— Позвольте? — Ирина Борисовна поперхнулась. — Но позвольте: вы ж сами говорили, что это просто спазм сосудов, что ничего страшного. Ведь двое суток…
— А может, спазм, — согласилась врач. — Случай больно непростой. Трудно пока определить. Понаблюдать бы надо.
— Понаблюдать?! Но ведь два дня. Кто мешал? Если непонятно!..
